Мы видим, что синодальное определение было составлено в очень умеренных выражениях, в нем отсутствует слово "анафема", оно подчеркивает, что Толстой сам отверг себя от церковного общения, но при этом присутствует надежда на изменение ситуации： "молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины （2 Тим. 2,25）. Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь".

　　Конечно, было бы ошибкой понимать синодальный акт как некий беспринципный документ, не имеющий никаких практических последствий. Характерно, что сам Толстой, его супруга и окружение воспринимали определение Синода именно как отлучение. Важно понимать, что это определение содержит недвусмысленное указание на вред учения и деятельности писателя для всей Церкви, а также на личную ответственность тех, кто является соучастником этой деятельности： "Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого".

　　Таким образом, Синод, не употребляя терминов "отлучение" и "анафема", тем не менее считает невозможным для Л.Н. Толстого （и, фактически, для его единомышленников） до покаяния считать себя членами Церкви, ибо такой путь они выбрали сознательно. Эта мысль еще раз прозвучала в 1908 году, когда Синод выступил с разъяснениями по поводу намечавшегося юбилея Толстого - его 80-летия. В разъяснениях особо подчеркивалось, что все, кто выражает сочувствие этому мероприятию, "причисляют себя к его единомышленникам, делаются соучастниками его деятельности и привлекают на свою голову общую с ним, тяжкую перед Богом, ответственность". Именно поэтому в 1909 году епископ Тульский Парфений （Левицкий） в беседе с супругой писателя С.А. Толстой указывал на невозможность похоронить писателя по церковному обряду, если он умрет без покаяния.

　　Смысл разъяснений Св. Синода выражен в статье архиепископа Финляндского Сергия （Страгородского）, где он призывает православных христиан не участвовать в чествовании писателя "вместе с явными и тайными врагами нашей Церкви, а молиться, чтобы Господь, хотя в этот последний, единонадесятый час обратил его на путь покаяния и дал ему умереть в мире с Церковью, под покровом ее молитв и благословения". Однако многие не откликнулись на призыв Церкви, и в этом очень ярко проявился феномен расцерковленности русской интеллигенции. "Ничего, что нам запретил радоваться Святейший Синод, мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться", - напишет Александр Блок.

　　4 апреля 1901 года Толстой выпустил "Ответ Синоду", в котором он не только не покаялся, но продолжал настаивать на своих кощунственных заблуждениях. В частности, он указывал： "Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей. То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупающем род человеческий, то это совершенно справедливо". Однако выдержать до конца эту "моральную установку" великий писатель не смог.

　　Было ли покаяние？Можно предполагать, что поворот к Церкви и ко Христу совершился в душе писателя незадолго до смерти. Характерно, что еще в 1909 году, когда, как указывалось выше, Ясную Поляну посетил епископ Парфений （Левицкий）, беседовавший с женой писателя, а затем с ним самим, Толстой так отреагировал на эту встречу в своем дневнике： "Как бы не придумали они （представители церкви - ред.） чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я "покаялся" перед смертью. И поэтому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении - ложь".

　　Ныне мы располагаем совершенно определенными данными, позволяющими утверждать, что в конце жизни писатель почувствовал необходимость что-то изменить. Сын писателя, Л.Л. Толстой, свидетельствовал, что "более, чем когда-либо, особенно в последние месяцы своей жизни, он искал не внутри себя, но вовне, моральную и религиозную поддержку".

　　Как известно, в конце октября 1910 года Л.Н. Толстой совершенно неожиданно для близких людей покинул Ясную Поляну. Последняя книга, которую он читал - "Братья Карамазовы", поэтому И.М. Концевич высказал предположение, что образ старца Зосимы повлиял на желание писателя бежать в Оптину Пустынь. На Толстого мог оказать также влияние образ Ивана Карамазова, гордо пытавшегося вернуть Богу билет в Царство Небесное, но так и не смогшего преодолеть императивное действие нравственного закона.

　　Мы обладаем большим количеством свидетельств, что Толстой ехал в Оптину с совершенно определенной целью - встретиться с оптинскими старцами. Об этом сообщает врач писателя, Д.П. Маковицкий и некоторые другие современники событий последних дней жизни писателя. К сожалению, эта встреча не состоялась： писатель не нашел в себе сил переступить порог монастыря и скита.

　　29-30 октября Толстой направляется к своей сестре, монахине Шамординского монастыря. Об этой встрече сообщает важные подробности сестра известного философа Л.М. Лопатина： "Приехав в Шамордино к Марии Николаевне, он （ Толстой - ред.） радостно сказал ей： "Машенька, я остаюсь здесь！". Волнение ее было слишком сильно, чтобы поверить этому счастью. Она сказала ему： "Подумай, отдохни！" Он вернулся к ней утром, как было условлено, но уже не один： вошли и те, что за ним приехали （дочь, А.Л. Толстая, а также ее подруга Е.М. Феоктистова и врач Д.П. Маковицкий - ред.）. Он был смущен и подавлен и не глядел на сестру. Ей сказали, что едут к духоборам. "Левочка, зачем ты это делаешь？" - воскликнула она. Он посмотрел на нее глазами, полными слез. Ей сказали： "Тетя Маша, ты всегда все видишь в мрачном свете и только расстраиваешь папа. Все будет хорошо, вот увидишь" - и отправились с ним в его последнюю дорогу".

　　Указанными лицами Толстой в Козельске был посажен на поезд, но так разболелся, что вынужден был сойти на станции Астапово и остановиться в комнатах начальника железнодорожной станции. Узнав об этом, первенствующий член Священного Синода митрополит Антоний （Вадковский） телеграфировал епископу Калужскому Вениамину （Муратовскому） и предложил ему направить к уже больному Толстому оптинского старца Иосифа. Но так как сам преп. Иосиф был в это время тоже болен, к писателю поехал скитоначальник преподобный старец Варсонофий.

　　5 ноября старец Варсонофий прибыл на станцию Астапово и обратился с запиской к родным умирающего, прося допустить к нему, на что получил немедленный ответ А.Л.Толстой, что отец этого не желает, а его воля для нее священна. Не удивительно, что старец Варсонофий не был допущен к Толстому. В беседе епископа Парфения с жандармским офицером Савицким последний заметил, что Толстого "буквально содержали в плену и делали с ним, что хотели". То же подтвердил сын Толстого Андрей Львович. В своем отчете епархиальному архиерею преп. Варсонофий сообщил, что согласно воле покойного, его тело должно быть без церковных обрядов предано земле в Ясной Поляне.

　　Таким образом примирения писателя с Церковью так и не произошло, потому что не было самого главного - покаяния. Раскаяние же и мысли о возможном покаянии - еще не действенное покаяние, имеющее плоды.

　　Очень важный момент, связанный с описанными событиями, отмечен в воспоминаниях бывшего оптинского послушника, игумена Иннокентия, опубликованных в 1956 году в Бразилии. В них впервые указано на существование телеграммы, посланной Толстым старцу Иосифу в Оптину. После получения этой телеграммы и был, по мнению о.Иннокентия, собран совет, на котором было решено послать не преп. Иосифа, а преп. Варсонофия. Вопрос, действительно ли существовала такая телеграмма, является очень важным, так как ее наличие прямо бы свидетельствовало о желании писателя перед смертью встретиться со старцами.

　　Очень часто можно услышать вопрос： почему Церковь не простит Толстого？ Ответ на него сформулирован еще в Евангелии： когда справа и слева от Христа были распяты два разбойника, один из них покаялся и услышал очень важные, единственно важные для человека в этой жизни слова Христа： "ныне же будешь со Мною в раю". А другой злословил Христа, и нигде в Евангелии не говорится, что он услышал те же слова （Лк. 23. 39-43）. Но вовсе не потому, что Господь его лично не простил и наказал.

　　Бог уважает личный выбор, акт самоопределения каждого человека, даже тогда, когда этот выбор есть выбор тупика и бесовской бездны. И навязывать через 100 лет русскому писателю то, от чего он сам отказался, мы не вправе.

上一页  [1] [2]