推荐学习方法：
第一步： 下载mp3文件.
第二步： 在自己的电脑上听mp3文件，不懂的地方，参考文字资料.
第三步： 听3.5遍后，尽量不要再看文字资料，习惯俄语的表达方法.
下载mp3文件一：
下载mp3文件二
С.ПАРХОМЕНКО: Добрый вечер. 21 час и 4 минуты в Москве. Что-то я совершенно ничего не слышу в наушники, которые на меня надеты. Вот, вот так, все отлично слышно. Да, такая была техническая деталь. 21 час и 4 минуты в Москве. Программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. В прямом эфире «Эха Москвы», вы тоже в прямом эфире «Эха Москвы», и услышите сами себя в ближайшее время, когда мы прибегнем к помощи телефонной связи, несмотря на то, что у нас с сегодняшнего дня или со вчерашнего – я уже не помню, ну, в общем, повременная оплата – ужас, ужас. Ничего фирма не останавливается перед расходами. И телефоны наши заработают, несомненно, по ходу этой передачи. А смс работает уже. Смс уже можно посылать мне вот сюда на экран, который прямо передо мной непосредственно в прямом эфире – 7–985 (это код Москвы) и потом 970-45-45 – телефон для коротких текстовых сообщений, которые можно послать с мобильного телефона по стандартному тарифу, никаких дополнительных специальных денег мы с вас не возьмем, а вот ваш оператор, в зависимости от того тарифного плана, которым вы пользуетесь, с вас сколько-то там копеек снимет. Ну, это и хорошо. Это значит, что прежде, чем посылать что-нибудь, вы подумаете. А вот, например, люди, которые присылают мне ответы – ой, ответы – ответы это я даю, они вопросы присылают при помощи Интернета на нашем сайте www.echo.msk.ru, думают не всегда. Какой-то, надо сказать, довольно агрессивный наборчик мне достался на этой неделе.
Самая веселая история – это история от Николая Ивановича, который пишет, что он психиатр, который спрашивает, почему я избегаю отвечать на, судя по всему, неприятные вопросы. При этом никакого неприятного мне вопроса Николай Иванович не задает. Он, видимо, предполагает, что я сам себе нафантазирую какой-нибудь неприятный мне вопрос и откажусь на него отвечать. «Как специалист, - пишет мне Николай Иванович, - в смысле, как психиатр, жду вашей реакции». Николай Иванович, вот вам реакция. А теперь давайте анализируйте ее как специалист. Видите, я отреагировал. Может быть, вам обратиться к какому-нибудь другому специалисту? Например, к настоящему психиатру. Знаете, как-то никогда не поздно и никому не рано, что называется.
Вот. Есть между тем вопросы и вполне серьезные, и вопросы довольно в значительном большинстве крутящиеся вокруг пресс-конференции президента Путина. Много о ней написано, много сказано, много отчетов, много анализов, много того, много сего. На мой вкус многовато кокетства в ответах президента. Их называют уклончивостью, какой-то, там, скрытностью. А, по-моему, это прежде всего ответы человека, который не боится своих избирателей. Я не устаю повторять, что это вредное для политика качество. Политик должен постоянно думать о том, что он своим избирателям должен разные вещи – в том числе, должен объяснять свою позицию, должен отвечать по существу на реально интересующие их вопросы, должен комментировать подробно, серьезно, содержательно и полно разного рода интересующие и волнующие их проблемы, а не должен перед ними красоваться. А вот эта ежегодная пресс-конференция – это акт… это такая, знаете, такой подиум. Вот бывает демонстрация осенне-зимней коллекции, бывает демонстрация весенне-летней коллекции. Вот президент продемонстрировал весенне-летнюю коллекцию своих словечек, шуточек и штучек. Но, правда, надо здесь разделить ответственность с теми, кто ему эти вопросы задавал. Я здесь вынужден присоединиться к тем, кто крайне низко оценил качество работы журналистов, участвовавших в пресс-конференции. Буквально пара вопросов были заданы по существу и с расчетом на реальный, обстоятельный ответ. Я думаю, что чемпионом здесь действительно является ИТАР-ТАСС, который задал президенту – как-то по формальным признакам по-прежнему крупнейшее в России информационное агентство – от его имени президенту был задан чемпионски бессмысленный вопрос. Вот не содержащий в себе совсем никакой мысли, а обозначающий право агентства задать вопрос – вот поскольку мы такие большие, мы вопрос зададим. Это был вопрос, по-моему, про то, когда, наконец, президентом в России станет женщина. Несмотря на то, что это вполне серьезная проблема, но заданный вот в такой обстановке, в такой форме и в такой момент, этот вопрос является полностью бессмысленным. И на него можно получить, так сказать, какое-то кокетливое такое изящное заявление – так сказать подставить ладошки под это заявление президенту. С профессиональной точки зрения, это постыдный поступок – задавать главе государства подобные бессмысленные, поддавальческие вопросы.
Вот, но в целом я бы отметил, конечно, удивительный уровень, я бы сказал, такого профессионального капитулянтства и покорности, продемонстрированный журналистской массой на этой пресс-конференции. И, в общем, несмотря на то, что, понятно, что такого рода мероприятия, им предшествуют довольно серьезные режиссерские и постановочные работы, и довольно много там вопросов заряженных – то есть заранее согласованных, достаточное количество там, так сказать, таких отработанных домашних заготовок, - но, в общем, люди, которые приходят на эту пресс-конференцию и тянут руку для того, чтобы задать президенту вопрос, их, в общем, не нужно особенно, что называется, и строить. Они сами заранее со всем согласились, они на все готовы, они сдались в этой ситуации, они смирились с положением, так сказать, колесиков и винтиков государственной пропагандистской машины, важное движение которой, собственно, и есть эта пресс-конференция. Для меня, как для профессионала, это было крайне печальное зрелище – эта самая пресс-конференция. Не могу на этом не остановиться.
Вообще, минувшая неделя, она была полна разного рода таких профессиональных разочарований, если хотите. Мне вот задают несколько вопросов – я понимаю, что это вещь, особенно на фоне президентской пресс-конференции, совершенно частная, но все-таки я считаю себя обязанным на эти вопросы отреагировать – задают вопросы о том, читаю ли я сайт ej.ru, сайт, теперь он называется «Ежедневный журнал». Это то, что сегодня существует в российском информационном поле на месте «Еженедельного журнала», главным редактором которого я был несколько лет тому назад. Он так и назывался «Еженедельный журнал», будучи по типу еженедельным журналом. Там произошел крайне неприятный и неприглядный, на мой взгляд, инцидент – такая публичная полемика между журналистом Радзиховским и главным редактором ej.ru Александром Рыклиным. Оба они – люди, так сказать, в информационном цехе российском известные. Началось это все с того, что там было опубликовано интервью Невзлина, в котором он этого самого журналиста Радзиховского, выступающего, кстати, регулярно на «Эхе Москвы», обвинил в том, что тот в пору, так сказать, серьезных успехов «Юкоса» работал по заказу «Юкоса» над разного рода, так сказать, не вполне журналистскими материалами, занимался, трудился на ниве косвенной рекламы и т.д. Ну, и вот, Невзлин высказывается довольно нелицеприятно по поводу Леонида Радзиховского. А тот отвечает – ну, да, собственно, а чего? Все мы этим грешим. Да, собственно, это никакой и не грех, все мы этим занимаемся. Все мы как-то, как один, зарабатываем вот таким делом. Но, правда, делаем это под чужим именем. Обычно в одних газетах пишем одно, в других – другое. Своим именем не подписываемся, потому что стыдно, а чужим – а почему бы и не подписаться? Ну, вот и г-н Радзиховский получает ответ от руководителя этого самого «Ежедневного журнала», ответ, на мой взгляд, не самый удачный и не сильно по существу, потому что, по-моему, главное, что в этой ситуации можно сказать, и что я считаю себя обязанным сказать г-ну Радзиховскому – это попросить все-таки говорить его за себя и сильно не обобщать. Если он за собою ощущает какое-то, так сказать, такое… такой специальный шлейф, если он в своей профессиональной деятельности сделал много вещей, за которые ему приходилось стыдиться и которые он не посмел подписать своим собственным именем, потому что понимал, что это разрушило бы его профессиональную репутацию, - то пусть г-н Радзиховский употребляет местоимение первого лица единственного числа. Пусть он говорит «я», а не говорит «мы», потому что рядом с ним работают люди, которые о себе этого сказать не могут, и никто не смеет о них этого сказать. И таких людей в российском профессиональном цехе немного, но достаточно для того, чтобы не делать идиотских обобщений. И я не первый раз замечаю эту, так сказать, манеру такого самоуничижения за чужой счет. Мы все тут одним миром мазаны, наше дело грязное, постыдное.
Я в свое время был приглашен читать лекции на факультете журналистики Московского университета, который в свое время закончил сам, и должен вам сказать, что выдержал не долго. Я пообщался с сегодняшними студентами факультета журналистики и обнаружил их отвратительное отношение к своей собственной профессии. Они глубоко презирают то дело, которое они собираются делать. И они говорят: «Наше дело стыдное, наше дело воровское, мы зарабатываем шантажом, клеветой, ложью, подставной информацией». Ну, если вот вы так относитесь к своему делу, а чего же вы, собственно, туда пошли? Вас, что, бьет кто-то, вас туда кто-нибудь загоняет, вы умираете с голоду? Вам больше нечем заняться? Я отношусь с глубоким и искренним порицанием к тем, кто таким образом позорит свою профессию, распространяя свои собственные грехи на нее целиком. И эти люди, на мой взгляд, причастны к тому ужасному состоянию, в котором журналистская профессия сегодня в России находится, чему свидетельством – тут я изящно завершаю это рондо – чему свидетельством недавно прошедшая пресс-конференция. Что я со всей уверенностью могу здесь сказать.
Ну, вот. Ну, знаете, среди событий, которые произошли на прошлой неделе, я думаю, что если брать действительно серьезные события, события, которые имеют какое-то значение для истории, для, не знаю, судьбы человеческой цивилизации, то прежде всего, наверное, надо говорить о том, что происходит сейчас вокруг Косово. Тоже много сказано, тоже много разных слов на эту тему насыпано. Часто звучит слово прецедент. Вот обсуждается, это прецедент опасный или безопасный, прецедент живой или мертвый, прецедент, которого следует опасаться, или на который следует махнуть рукой. Но, честно говоря, мне кажется, что не вполне точно здесь многие не только из тех, кто слушают эти разговоры, но и многие из тех, кто ведут эти разговоры, понимают, в чем, собственно, заключается прецедент, который они обсуждают. Прецедент ведь не в том, что вот Европе, Европейскому Сообществу или, там, ООН можно принимать такие решения и по своей собственной воле передавать Косово из рук в руки и т.д., а вот дальше будет такой прецедент, что, значит, Россия по своей собственной воле возьмет и заберет себе Абхазию, а там, не знаю, там в Африке… разовьется конфликт каким-нибудь уродливым способом вокруг Западной Сахары – такой один из самых застарелых, или там вокруг Восточного Тимора, или еще что-нибудь. Вот найдется какая-нибудь держава, которая влезет и чего-нибудь себе отберет, и чего-нибудь себе отхватит, потому что ей тоже можно. Инцидент-то ведь в другом. Инцидент заключается в том, что, оказывается, можно Косову – вот самому Косову. Потому что тут вот выясняет, что кто очень сильно, так сказать, – ну, давайте грубо выразимся – кто сильно очень воняет, тот своего, в конце концов, добивается. А вот, скажем, Республика Сербская, которая в составе Боснии, она как-то недостаточно нажимает – надо там посильнее как-нибудь надавить и тоже можно будет. Вообще, вокруг Косово сложилась тяжелая ситуация, потому что уже много лет Европейское сообщество содержит Косово во всех смыслах, поддерживает там какой-то минимальный порядок, вливает огромные деньги в это во все, расходуются они там, понятно, что довольно хаотическим образом, огромные суммы просто разворовываются. Кроме того Косово так стратегически расположено – вот в этой части Южной Европы, что через него всякие наркотические караванные пути проходят. И, в общем, это самое Косово воздуха не озонирует ни в каком смысле. Но там людей не убивают в таких количествах, как их убивали до того. И, собственно, вопрос-то в этом возникает – нужно ли продолжать платить некоторую цену за то, что людей не убивают? Ведь можно было бы поступить по-другому – вот на те деньги, которые на это на все расходуются, построить большой кордон вокруг этого, заключить это все в такую банку, запечатать, позаботиться о том, чтобы ни одна муха не пролетела ни внутрь, ни наружу, и ждать, пока они там внутри друг друга перережут. Можно было и так. И в ряде случаев такой подход, может быть, даже является эффективным. Вот употребим такое слово – эффективным. Но Европейское сообщество решило, что ему важнее, чтобы людей не убивали. И оно в свое время, совершив довольно сложные всякие дипломатические шаги, военные шаги, приложив довольно большие силы, потратив довольно большие деньги, взяло Косово под свою такую довольно плотную опеку. На самом деле там довольно бессмысленное марионеточное правительство, а управляет этим всем, управляет этим всем вот этот такой международный контингент, который там правит в реальности. Возникает вопрос сегодня, сколько можно? Сколько еще это все держать? Ну, ответ, видимо, такой – ну, вот столько, сколько нужно. Пока не рассосется. Пока с течением десятилетий конфликт не угаснет, люди не остынут, политики, участвовавшие в этом конфликте, не вымрут, ситуация вокруг не изменится, Сербия, находящаяся рядом, не успокоится, Албания, находящаяся рядом, не разбогатеет, внутри как-то люди не убедятся, что бессмысленно дрыгаться, потому что все равно стоит контингент и держит. Да, теряя деньги, очень задорого, очень неэффективно эти деньги расходуя, содержа в центре Европы вот такой вот прыщ. Надо держать – ну, что ж делать? Потому что в Сербии нехорошо, как говорят те – я вот обсудил это с коллегами перед этой программой, как-то еще раз проверил свои собственные ощущения и услышал от людей понимающих мнение вполне радикальное, – что в Сербии нехорошо там рядом. Там серьезные такие вполне радикальные националисты пользуются большим успехом. Масса народу голосует за этого кошмарного Шешеля. И они, конечно, будут счастливы, если сейчас будут сделаны какие-то резкие движения, в этом самом Косове – у них немедленно появятся аргументы, у них немедленно появится почва для пропагандистских усилий, у них немедленно появятся разные… лозунги. Появится, во что играть, грубо говоря, сюжет появится. Потому что, знаете, вот для такого рода националистического элемента, для них убийственно спокойствие и размеренность окружающей жизни, когда все труднее взбалтывать. Им же надо взбалтывать. Мы же это видим по российским всем этим нацикам мелким. Им надо, когда есть возможность чего-нибудь взболтать. Вот они отлично себя в этой ситуации чувствуют. Вот, так что такое впечатление, что надо бы, как бы ни хотелось, избавиться от всей этой истории, перестать платить эти ужасные деньги, освободить людей, которые там заняты слежением за этим спокойствием, распустить эти армейские части, снять с себя, в конце концов, ответственность – пусть они там сами как-нибудь. Но как-нибудь они друг друга перережут, они сейчас еще пока не могут. Ну, давайте выбирать. Есть эти деньги на то, чтобы сохранить человеческие жизни, или деньги в этой ситуации важнее? Все имеет в данном случае свою цену. Готовы заплатить такую цену? По-моему, современная, благополучная Европа должна быть готова такую цену заплатить. Должна заплатить дороже для того, чтобы, например, прекратить наркотрафик через эти места. Это сделать чрезвычайно сложно, но, наверное, можно. Должна попытаться достаточно часто ротировать там чиновников, чтобы они там не укоренялись. Европейских чиновников я имею в виду и ооновских чиновников, чтобы они не приучались там собирать мзду разнообразную.
Ну, вот. Вот что на эту тему сказал бы я. Ну, интересная, конечно, история очень – если вернуться назад в Россию – с Пенсионным фондом. Действительно образцово проваленная реформа пенсионная. Ну, просто на удивление – как красиво они это все устроили. Сначала объявили, потом совершенно распылили все эти усилия так, что их никто не заметил, и если помните, Там приходили какие-то загадочные письма, кто-то кому-то чего-то пытался писать, вот, кто-то кому-то задавал вопросы, на которые не ждал никакого ответа – я имею в виду про эти самые частные пенсионные фонды, куда экономически активные граждане должны были бы перевести свои сбережения. Вот интересно, что бы было, если бы несколько десятков миллионов людей взяли бы и ответили на эти письма? Вот кто бы их обработал? Кто бы гарантировал, что деньги попадут по назначению? Кто бы вообще взялся справиться с этим со всем? Вот это вопрос из тех, ответ на которые не предполагается. Сугубо риторический вопрос на экономическую тему. Сугубо риторическая пенсионная реформа. Ну, и кончилась она тем, чем кончилась. Ее просто закрыли на фиг, как сказало бы больше количество сегодняшних и завтрашних российских пенсионеров. Я, в конце концов, тоже пенсионер. Вот это к вопросу о той необыкновенной эффективности, которой с такой энергией поклоняется сегодняшняя российская администрация и ради которой эффективности она отменяет все новое и новое, что неэффективно. Чего мы там будем как-то осложнять это все какими-то процедурами, играми, какими-то штуками, заигрывать с какими-то там демократическими историями?
«Сергей, - пишут мне, - а что плохого, если сербы вырежут албанских террористов? Наркотрафик точно пойдет на убыль». Понимаете, Виталий, написавший мне это письмо, а вы будете там стоять как-то на въезде в какое-нибудь албанское село и раздавать лицензии с именами – вот это террорист, а это не террорист? Вы будете ходить и кресты ставить там на дверях – вот здесь террорист живет, режем, а вот там не террорист, не режем? Вы возьмете на себя ответственность за то, что там ни одного ребенка не сварят в котле с супом, и ни одной головой не будут играть в футбол, как в Абхазии? Вы на себя возьмете эту ответственность? Вы мне, вот лично мне гарантируете, что там не вырежут никого лишнего – одного только албанского террориста? А, Виталий? Головой надо думать.
Ну, вот. Это я так, отвлекся на смсы, которые мне тем временем исправно приходят. «Не волнуйтесь, - пишет мне Дмитрий из Москвы, - когда ваши студенты пойдут в издательство, они будут говорить точно наоборот за хорошие бабки, и не слова не скажут о проблемах России, что деревни погибают…», - не понимаю. Нет, Дмитрий, попробуйте изложить вашу мысль как-нибудь покороче и пояснее. По-моему, вы как-то сами не очень понимаете, что хотите сказать.
«Сергей, что поддерживает вас в жизни?» - спрашивает у меня Сергей из СПБ. Ну, вам прямо, Сергей, на пресс-конференцию надо, вы бы его несравненным назвали бы. Меня в жизни поддерживаете, в частности, вы и ваш интерес ко мне и тем проблемам, которые я обсуждаю.
Вот, ну, Эстония, конечно, с перезахоронением. Как-то президент тоже отдал должное этому замечательному, так сказать, пропагандистскому поводу, этой замечательной игре, в которую сыграли официозные средства массовой информации и пропаганды – я подчеркиваю это слово теперь. Знаете, я вот упоминал уже сегодня факультет журналистики, который я заканчивал, у нас там был такой предмет – это было в 80-ые годы, как-то еще до исторического материализма, как говорил Остап Бендер, был такой, назывался «Научные основы партийной пропаганды». Как-то нам там преподавали. Там вообще было много всяких вот этих таких загадочных лженаук. И в то время то, что теперь называется СМИ – я очень не люблю эту аббревиатуру, стараюсь ее не употреблять – так вот, раньше эта аббревиатура была СМИП. Средства массовой информации и пропаганды. Потом как-то «П» куда-то отвалилось. Ну, вот я бы сказал, что сегодня было бы корректно приклеить его обратно относительно большого количества разного рода коммерческих и государственных организаций.
Вот. Так что да. Про Эстонию – по поводу перезахоронения. Понятно, что люди, которые играют в этот мячик, они делают вид, что они не слышат сообщений о том, что под этим памятником треклятым никто не захоронен. Там нечего и некого перезахоранивать. А вообще для тех, кто так особенно переживает на эту тему и кто сильно возмущается тем, что ужасные злые эстонцы выделывают в своем Таллинне, я бы очень советовал поехать к нашим братьям-славянам – сербам в город Белград. Не Белгород, а Белград – столицу Сербии и сходить там на русское кладбище и посмотреть, в каком оно состоянии. Там блистательное совершенно кладбище с точки зрения того, какие имена на этих камнях. Их, правда, чаще всего невозможно прочитать, потому что они все стерлись, нужно там специально под определенным углом в них вглядываться. Вот на самом деле это чудовищное зрелище и очень поучительное. В каком состоянии мы – Россия в данном случае содержим свои могилы, могилы людей, которые сделали нашу историю. Это происходит и там, это происходит и в Венгрии, это происходит в Германии, это происходит в Польше – это происходит повсюду. Плевать на самом деле на эти могилы и на эти захоронения, потому что в это не поиграешь в пропагандистском смысле. Я прервусь, потому что новости. Вернемся через 4 минуты.
НОВОСТИ
С.ПАРХОМЕНКО: 21 час и 35 минут в Москве. Это вторая половина программы «Суть событий». Я Сергей Пархоменко в прямом эфире «Эха Москвы». Читал пейджер, как обычно – я всегда этим занимаюсь по ходу новостей, очень хорошо, что здесь у нас так спланировано, что всегда есть эта небольшая передышка. Вот Андрей уточняет, что вот в этой самой статье Радзиховского – раз уж я начал об этом говорить, придется как-то эту тему закончить – Радзиховский писал: «Да, я занимался косвенной рекламой. Это святая правда. Не стану лепетать, как все». Но Андрей, вы не понимаете, что ровно этим автор и пролепетал, как все? Но просто это такая, так сказать, кокетливая форма. Он ровно это, собственно, и сообщил вам в таком изящном стилистическом ключе. Кроме того, это же не первый… мы же не впервые замужем, мы не впервые читаем статью г-на Радзиховского и не впервые слышим его публичные выступления на этот счет, в том числе здесь на «Эхе». Я не хочу попадать в умы г-на Радзиховского. По всей видимости, я и г-н Радзиховский, мы с ним занимаемся действительно-таки разными вещами и разными профессиями. Я не написал ни одного текста, под которым мне стыдно было бы поставить свое имя, и не подпишу. Я не заработал в своей жизни ни гроша теми профессиями, о которых г-н Радзиховский говорит как о своих. Разумеется, я никогда не испытывал недостатка в предложениям. Разумеется, как-то коррумпировать меня было много желающих. Но как-то мне удавалось, в общем, должен признаться без особенного труда, это не требовало какого-то особенного героизма, это требовало скорее чувства юмора, от этих предложений спокойно отказываться, зная, что, что называется, как-то мой доход, он из другого происходит – он происходит, наоборот, из того, что я подписываюсь своим именем, а не из того, что я им не подписываюсь. Все, бросили эту тему. Хватит. Она не стоит совершенно того. Но просто поскольку я имел и имею в этом смысле до сих пор… поскольку мое имя стоит под журналом ЕЖ и под этой аббреваатурой – ЕЖ, поэтому я считаю необходимым об этом говорить. Вот и все. И, к сожалению, у меня здесь нет другого выбора.
К телефонам мы обратимся и поговорим с вами и про Эстонию, и про, например, захоронения русских людей и деятелей истории – русских людей, в широком смысле слова, разумеется – людей России по миру, находящихся в преступном небрежении. На мой взгляд, одно из самых стыдных обстоятельств сегодняшней европейской истории заключается в том, что по всей Европе есть общества такие благотворительные – содержания бывших советских, ныне российских кладбищ. Я вот знаю, что в Польше есть такое, в Венгрии есть такое общество. Это происходит потому, что, например, посольства наши, которые находятся в этих же странах, они лучше пропьют эти деньги, но ни гроша на это не дадут. Действительно вот то, что я видел в Белграде в свое время, ну, совершенно как-то… на меня произвело какое-то сногсшибательное впечатление – вот это самое русское кладбище. Да даже какое-нибудь знаменитое Сен Женевьев Дюбуа, все из себя такое пижонское – ну, отойдите чуть в сторонку от там двух главных аллей и посмотрите, что творится там – в каком это виде и какая там нищета. Ну, и где вот это все? «Мы сейчас все перезахороним, мы сейчас все устроим! Это наши люди! Мы не позволим! Мы как-то никто не смеет!» Да все смеют, потому что на самом деле вас это абсолютно не интересует, уважаемые российские политики. Вы на самом деле, извините за каламбур, видали в гробу все эти захоронения. И только красуетесь. Красуетесь и гарцуете на этой теме.
783-90-25 – для тех, кто звонит из Москвы, 783-90-26 – для тех, кто звонит не из Москвы. У нас с вами есть добрые 20 минут на разговоры. Начнем с московского телефона – на нем, кажется, кто-то есть? Есть. Включаем. Алле?
СЛУШАТЕЛЬ: Это Владимир. Москва.
С.ПАРХОМЕНКО: Здравствуйте, Владимир.
ВЛАДИМИР: Знаете, почему-то противно вот эту гнусь вашу слушать картавую…
С.ПАРХОМЕНКО: А, понятно. Спасибо большое. Картавую особенно? Ну, знаете, я при желании могу букву р-р-р-р произносить и совершенно правильно. Но специально для вас этого не делаю.
783-90-26 – для тех, кто звонит из-за пределов Москвы. Извините, уважаемые москвичи, но этот телефонный звонок вы потратили на Владимира. Он съел у вас возможность поговорить о чем-то по делу в эфире «Эха Москвы». Я слушаю вас, как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Алле, здравствуйте, меня Евгений зовут.
С.ПАРХОМЕНКО: Здрасте, Евгений, вы откуда?
ЕВГЕНИЙ: Я из Санкт-Петербурга.
С.ПАРХОМЕНКО: Очень рад.
ЕВГЕНИЙ: Сергей Борисович, да. Вот у меня такой вопрос – журналистика это же искусство, да?
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, в какой-то небольшой мере – постольку, поскольку это язык, обращение с языком, конечно, искусство. Конечно, да. В этом смысле искусство.
ЕВГЕНИЙ: Ну, вот просто в Европе… Я понял. В Европе, там вот… я прочитал такую мысль, что как бы демократии искусства не надо. И вот знаете, я смотрю сейчас на то, что делается сейчас, по телевизору и в искусстве, и вот вы знаете, я согласен, что демократии искусства не надо.
С.ПАРХОМЕНКО: Не очень понимаю эту мысль – что значит демократии искусства не надо?
ЕВГЕНИЙ: Ну, вот посмотрите, какие сейчас снимаются фильмы у нас? В Советском Союзе снимались – ну, может быть, они были немного наивны, но это были качественные фильмы, там не было ни чернухи и ничего плохого не было в Советском Союзе. А вот сейчас, извините меня, вот этот фарс с Путиным по телевизору, и вот если бы меня попросили, я бы задал лучше вопрос, чем они. Они вообще не умеют задавать вопросы.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, Евгений, знаете, насчет того, что вот сейчас ничего не снимается и т.д., это какие-то очень общие обобщения, и, по-моему, они не очень имеют отношение к делу, которое мы обсуждаем, и мне кажется, что вы немножко притягиваете за уши разговор об искусстве к разговору о журналистике. Есть абсолютно конкретные обстоятельства – есть профессиональное сообщество, которое раздавлено намеренными, последовательными усилиями власти. И мы наблюдаем результаты этой раздавленности. Причем постарались все – не только московские, и не только столичные, но, конечно, свой колоссальный вклад внесли в дело уничтожения российской печати в широком смысле этого слова, внесли и региональные власти. Потому что вот там происходит по существу все то же самое, что в Москве, только мельче, гнуснее, еще более жестоко, еще более беспардонно и беспринципно. Там как-то – здесь хоть на виду немножко, а там еще и в темноте. Там никто и не поймает, и как-то никто не упрекнет. Там можно и давить, и мучить, и уродовать, и уничтожать, и закрывать, и перекупать, и пугать как угодно. Вот результат. Профессия уничтожена, цех раздавлен – мы это видим. Ведь люди, которые присутствовали на этой пресс-конференции, – это, так сказать, верхушка российской журналистики. Ну, что касается провинциальных газет, провинциальных изданий – это чаще всего руководство. Ну, понятно, что если это какая-то небольшая, скажем, районная или городская газета, и она получает аккредитацию, ну, понятно, что главный редактор поедет. Вот, и так достаточно часто они и представлялись. Ну, если это столичные издания, то это наиболее заметные журналисты, «золотые перья». Агентства – это журналисты, работающие на самых ответственных участках, работающие, собственно, с высшей властью – понятно, что это не последние люди. Вот цвет российской журналистики продемонстрировал прежде всего свою глубокую покорность, свою готовность занять ту позу, то положение, в которое его, в общем, даже не ставят. Даже я не заметил каких-то особенных усилий, как-то никто, в общем, их особенно не мучил, никто не заставлял их задавать эти вопросы, никто не заставлял их смотреть со слезами на глазах на него. Как-то я не вижу здесь никакого особенного усилия, не вижу никакого особенного злодейства – я вижу готовность, покорность, согласие играть эту роль. Вот в чем дело. И, по-моему, это серьезно. Знаете, всякая, так сказать, низость ужасна, а низость, совершенная от души, как-то по велению сердца, она ужасна вдвойне, по-моему. Вот что я на эту тему хотел бы вам сказать, Евгений.
783-90-25 – для тех, кто звонит из Москвы. Алле?
СЛУШАТЕЛЬ: Алле? Добрый день, здравствуйте.
С.ПАРХОМЕНКО: Здрасте, как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Меня Алексей Миронович.
С.ПАРХОМЕНКО: Здрасте, Алексей Миронович.
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Во-первых, я хочу спросить – вас давно не было видно в Островских краях благословенных.
С.ПАРХОМЕНКО: В каких-каких?
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Островских.
С.ПАРХОМЕНКО: Островских? А-а, вы имеете в виду Щелыково, куда я ездил много лет?
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Вот-вот, приезжайте набраться сил, чтобы бороться с этими вурдалаками…
С.ПАРХОМЕНКО: Спасибо.
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: …с которыми вам приходится.
С.ПАРХОМЕНКО: Спасибо большое. Действительно так получилось, что я много лет ездил в изумительные совершенно места в Костромской области, в усадьбу великого русского драматурга Островского и получал там огромное удовольствие от общения с этими местами, с людьми и т.д.. Ну, как-то жизнь пошла дальше, повернулась таким образом, что я перестал туда ездить. Да, Алексей Миронович, а в чем вопрос?
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Вопрос, в общем-то, в некоторой степени отсюда и вытекающий. В конце прошлого года, по-моему, было прошедшее мимо нашей общественности довольно знаменательное событие, хотя я в нем несколько сомневаюсь – это то, что наш президент объявил этот год годом культуры и русского языка.
С.ПАРХОМЕНКО: Да, что-то такое я читал. Так-так.
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: И, ну, в общем, это тема для нашего погрязшего в полном бескультурье народа и России – одна из важнейших, политических, идеологических тем. Как вы думаете, это для красного словца?
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, знаете, прежде всего, Алексей Миронович, я не стал бы тут особенно обобщать. Что значит погрязшего в полном бескультурье? Кто погряз, а кто и не погряз.
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Это правильно.
С.ПАРХОМЕНКО: Я вот занимаюсь издательским делом в последние годы, я не могу сказать, что как-то вокруг меня нет людей, которые хорошо пишут по-русски. Их достаточно, нам есть, что почитать, правда? Насчет кино я не согласен тоже. Есть что посмотреть. И даже в фильмах второго-третьего ряда – я вот несколько дней назад посмотрел по телевидению фильм «Живой». Это, в общем, вещь такая довольно, я бы сказал, непритязательная – про такого молодого человека, чеченского ветерана, точнее, чеченской войны, который, непонятно – то ли живой, то ли мертвый – выбирается из этой войны без ноги и вот как-то пытается найти свое место там, где он оказался – на границе между этим светом и тем. И как-то непонятно, куда он свалится – туда или сюда. Знаете, ну, а это сделано не бесталанными людьми. Более того, это сделано талантливыми людьми. Хотя это средний кинопоток. Это не что-то такое… это не главное кинематографическое произведение года. Это такая, ну, вот практика российского кинематографа. Люди, которые ходят в театр, говорят, что там тоже все в порядке. Но вы знаете, политика – это такая риторическая вещь. Нужно осторожно обращаться со всякими громкими формулами, потому что они своим прикосновением к ним их девальвируют. Как-то их лишают первоначального смысла. Вот кончится этот год, и люди, которые вдруг этим заинтересуются, они скажут: «Ну что ж, год русского языка у нас уже был. Он уже кончился. Вот видите, ничего хорошего не произошло, никакой пользы это не принесло…
…как-то это ощущение, что у нас уже все было: перелапали все руками, и поэтому все уже было – у нас демократия уже была, у нас свобода уже была, многопартийность уже была, свобода слова у нас уже была, и ничего хорошего из этого не получилось. Получается, что так. Да, Алексей Миронович, я что-то вас не очень хорошо слышу. Алле, да?
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Алле, а культуры не было.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, ладно, глубоко мы с вами заберемся.
АЛЕКСЕЙ МИРОНОВИЧ: Русский язык переведен на мат за все наши прошедшие годы.
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, хорошо, опять, Алексей Миронович, давайте чуть спокойнее. Обобщать особенно не будем – кто хочет разговаривать матом, матом и разговаривает, кто хочет от него воздержаться, от него и воздерживается. А вот Юз Алешковский, кино документальное про которого я видел огромное почему-то, такое несуразно здоровенное кино по каналу «Культура», так он и матом разговаривает изящно. И выясняется, что так бывает. И нисколько не уродует этим язык. Тоже, знаете, талант. Вот как-то бывает и такое. Спасибо, Алексей Миронович, мы как-то углубились с вами в какие-то слишком, по-моему, глубокие околокультурные сферы.
Ну, что? Из откуда? Из вне Москвы теперь звоним. 783-90-26 – для тех, кто звонит из-за пределов Москвы.
СЛУШАТЕЛЬ: Алло, добрый день.
С.ПАРХОМЕНКО: Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Это радио «Эхо Москвы»?
С.ПАРХОМЕНКО: Оно.
СЛУШАТЕЛЬ: Могу я сказать свое мнение?
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, скажите, только как-то аккуратно, я бы сказал.
СЛУШАТЕЛЬ: Постараюсь.
С.ПАРХОМЕНКО: Помните, что вас слышат многие сотни тысяч людей. Ой, и выключите радио, пожалуйста, потому что тут очень много лишних звуков в эфире.
СЛУШАТЕЛЬ: Хорошо, только я сейчас по интернету слушаю.
С.ПАРХОМЕНКО: Ой, скорее, скорее, скорее. Только скажите сначала, как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Виктор.
С.ПАРХОМЕНКО: Виктор, откуда вы звоните?
ВИКТОР: Викторас, точнее.
С.ПАРХОМЕНКО: Викторас? Вы литовец?
ВИКТОРАС: Да, я литовец.
С.ПАРХОМЕНКО: Откуда звоните?
ВИКТОРАС: Из Вильнюса.
С.ПАРХОМЕНКО: Ух-ты, а каким образом вы слушаете там «Эхо Москвы» - с помощью компьютера?
ВИКТОРАС: У нас есть Интернет.
С.ПАРХОМЕНКО: А, понятно, по Интернету. Кстати, тут хочу напомнить нашим слушателям, что есть такая замечательная возможность, сейчас много народу, у кого есть хороший, что называется, широкополосный Интернет с большой пропускной способностью, слушайте «Эхо» при помощи компьютера. Это очень удобно и эффективно. Да, Викторас, слушаю вас.
ВИКТОРАС: Вот, я хотел как-то вы начали тему насчет эстонского памятника, насчет этого, ну, я бы даже сказал, почти психоза насчет Эстонии. Я хотел бы напомнить, что что-то похожее у нас уже было, у нас в Литве. И хотел просто ну, как бы оправдаться за эстонцев…
С.ПАРХОМЕНКО: А что у вас было, в двух словах напомните, пожалуйста, что вы имеете в виду?
ВИКТОРАС: В двух словах, у нас на главной площади города стоял памятник Ивану Дмитриевичу Черняховскому…
С.ПАРХОМЕНКО: Да, помню, помню. А что уже не стоит? Я давно не был в Вильнюсе.
ВИКТОРАС: И он был захоронен там, именно в этом месте.
С.ПАРХОМЕНКО: Ага. Да, я помню.
ВИКТОРАС: Но, у нас, может, культура такая немножко иная – у нас не принято людей хоронить на площадях. Ну, не хоронят у нас в Литве, никогда не хоронили – ну, культурные традиции, религиозные традиции. Просто хоронят людей не там, где ходят, где шум. Где можно собраться…
С.ПАРХОМЕНКО: Понятно, что стало с этим памятником?
ВИКТОРАС: Это на кладбище. Было предложено семье, дочери Черняховского участвовать в захоронении его в братском… на воинском кладбище. У нас есть в Литве. Она отказалась. Она попросила…
С.ПАРХОМЕНКО: Но не в братской могиле – успокойте наших слушателей. Просто кладбище называется Братское кладбище. Или это в Риге Братское кладбище, правильно?
ВИКТОРАС: Нет, это воинское кладбище,
С.ПАРХОМЕНКО: А, это в Риге Братское кладбище.
ВИКТОРАС: …в котором захоронены воины разных армий – и российской армии, и советской армии. Но она отказалась и с воинскими почестями, по-моему, в Воронеже захоронен был Иван Дмитриевич Черняховский. Никто не говорит о том, чтобы оскорбить воина. У нас вот сейчас есть в Вильнюсе есть немецкое кладбище, где захоронены бывшие военнопленные, немцы, есть, допустим….
С.ПАРХОМЕНКО: А скажите, только откровенно, в каком состоянии у вас то кладбище, кладбище именно, где захоронены погибшие советские солдаты, погибшие во время Второй мировой войны?
ВИКТОРАС: Вы знаете, в Литве практически в каждом городке есть кладбище воинское, в котором захоронены, и я в этом случае скажу, что Россия…
С.ПАРХОМЕНКО: И как они содержатся, только по-честному?
ВИКТОРАС: Вы знаете, российское посольство, кстати, действительно очень много прилагает усилий, и кладбища в отличном состоянии. Я не могу сказать, что…
С.ПАРХОМЕНКО: Ну, вот видите, очень отрадное исключение.
ВИКТОРАС: Кстати, в Латвии примерно то же самое. У нас в Литве, вот я могу сказать тем, которые громко кричат, да я же ездил по России – в Псковщине, особенно там вот под Вязьмой, война еще не кончилась, последние солдаты еще не захоронены, еще есть черные кладоискатели. У нас в Литве нету кладбищ воинов…
С.ПАРХОМЕНКО: Так что по поводу Эстонии? Как вам кажется, как вы оцениваете всю эту эстонскую историю?
ВИКТОРАС: Вы знаете, мне кажется, что тут… тут сразу принят такой резкий тон, безапелляционный, и не было попытки найти где-то общий язык. И я думаю, что некоторые, о которых вы говорите, что им надо шума много, потому что с этого шума они едят, на котором они наживаются, люди…
С.ПАРХОМЕНКО: Да, да, в этом и состоит политическая профессия во многом, к сожалению.
ВИКТОРАС: Вы поймите правильно, отдать честь памяти воинам – это святое дело, но если к этому памятнику приходят с красным флагом и портретом Сталина, это раздражает.
С.ПАРХОМЕНКО: Приходят – это правда.
ВИКТОРАС: Ну, зачем это? Нужно ли ходить к памятнику воину с портретом Сталина? Ну, вы поймите, что у нас…
С.ПАРХОМЕНКО: Это на самом деле хороший вопрос. Здесь действительно, вы правы в этом смысле, Викторас, что есть еще один мотив, о котором как-то очень мало говорят, что люди, которые там, в Эстонии, как-то развлекаются демонстрациями вот на такие, так сказать, просоветские, прототалитарные – имеют право, между прочим, – но они должны понимать, что от того, как они ведут себя, где они осуществляют это свое законное право демонстрировать свои политические воззрения, от этого кое-что еще зависит. Вот они подставили, что называется, вот они в какой-то мере погубили этот памятник собою – тем, что окрасили его в эти отвратительные сталинские цвета. Вот они превратили этот памятник солдату в памятник сталинисту. Они превратили памятник человеку, который победил фашизм, в памятник, который по приказу Сталина пришел в Эстонию оккупантом. Они это сделали – вот те, кто вокруг этого памятника устраивали свои демонстрации. Они тоже несут, во всяком случае, свою часть ответственности за весь этот конфликт – не всю, но часть. Спасибо, Викторас, вас. Я должен прервать этот разговор для того, чтобы впустить сюда в прямой эфир еще одного, может быть, слушателя. Но интересные ваши соображения – действительно история с Черняховским. Здесь вот пишут мне, что памятник этот стоит в Воронеже на Вокзальной площади, пишет мне Данил. Так он подписался – Данил. «Стоит на вокзальной площади в Воронеже. Очень хороший памятник». Да, и я его помню. Ну, такой стандартный советский памятник. Ну, такой помпезный, широкоплечий такой памятник. Ну, может быть, в этом и в данном случае есть справедливость, что вернулся он, что называется, на родину.
Ну, что, последний звонок – 783-90-25 – для тех, кто звонит из Москвы. Возьмем теперь эту линию.
СЛУШАТЕЛЬ: Алле?
С.ПАРХОМЕНКО: Да.
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер.
С.ПАРХОМЕНКО: Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Владимир Николаевич, Москва.
С.ПАРХОМЕНКО: Здрасте, Владимир Николаевич.
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: Здравствуйте. Вопрос такой – вот почему ни наши СМИ, ни эстонские СМИ в этой истории начисто… ни разу не упоминают тот факт, что Таллинн-то освобождали части эстонского гвардейского Таллиннского ордена Суворова корпуса, и знамя на Большом Германе поднимали его.
С.ПАРХОМЕНКО: А вы почему это знаете?
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: А потому что мой отец провоевал там всю войну с 1942 и вернулся…
С.ПАРХОМЕНКО: А-а, в этом самом эстонском корпусе?
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: Да, был командиром роты, потом комбатом. Поэтому я это знаю точно. Они воевали Великие Луки, Нарва, десантом на острова, Таллинн, Курляндию.
С.ПАРХОМЕНКО: Очень интересно. Я не знал ничего про это.
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: И об этом все забыли.
С.ПАРХОМЕНКО: Да, это правда.
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: Если бы помнили, тогда бы и вопрос с памятником решался бы по-другому.
С.ПАРХОМЕНКО: Знаете, Владимир Николаевич, вот не надо преувеличивать. К сожалению, это не решило бы вопроса памятника...
ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ: Но другую бы окраску придало.
С.ПАРХОМЕНКО: …но тоже аргумент, но тоже деталь, о которой, наверное, стоит помнить. Спасибо вам, что вы это здесь напомнили. Я, например, ничего про это не знал. А на ваш вопрос, почему никто не интересуется и не вспоминает, скажу вам, что и на той, и на другой стороне этой истории профессиональные политики – люди, по определению, очень поверхностные. В этой части света. Знаете, вот когда политик существует в сложной ситуации развитой демократической системы, когда ему все время приходится как-то следить за базаром, все время ощущать на себе давление избирателя – тут мы возвращаемся к самому началу нашего сегодняшнего разговора – в этой ситуации политики выживают в этой профессии только очень тонкие, очень глубокие, готовые собрать вокруг себя серьезную команду, умеющие понимать ситуацию в деталях. А российская политика сегодня простая и плоская. Она построена как-то главным образом на личной верности, на подобострастии, на прямом и примитивном подхалимаже. Вот, собственно, это качество, которое требуются от российского политика сегодня прежде всего. Те, кто к этим качествам относится легкомысленно, те вылетают вон из российской политики. Эстонская политика тоже, как мы видим, не слишком изощренная, не слишком пока, так сказать, профессиональная. И поэтому такого рода вещи люди как-то в голову не берут. Они до этого не добираются, не докапываются. И эти детали в дискуссии не выживают. Вот почему никто не вспоминает об этой чрезвычайно интересной детали.
Вот, на этом я сегодняшнюю передачу закончу. Вернусь к вам через две недели – следующую я пропущу. Так вышло, что я будущую пятницу вынужден будут отсутствовать. Бывает редко, но случаются и в моей жизни такие обстоятельства, когда мне приходится пропустить передачу. Заранее извините меня за это. А мы с вами встретимся через 2 недели здесь, в прямом эфире «Эха Москвы», в программе «Суть событий, и меня по-прежнему будут звать Сергей Пархоменко. И я по-прежнему буду эту программу вести. Спасибо вам. До встречи. Всего хорошего.
|
网友评论：（只显示最新10条。评论内容只代表网友观点，与本站立场无关！）
